О Роза, ты чахнешь! –
Окутанный тьмой
Червь, реющий в бездне,
Где буря и вой,
Пунцовое лоно
Твое разоряет
И черной любовью,
Незримый, терзает.
У. Блейк «Чахнущая роза»
Окутанный тьмой
Червь, реющий в бездне,
Где буря и вой,
Пунцовое лоно
Твое разоряет
И черной любовью,
Незримый, терзает.
У. Блейк «Чахнущая роза»
Оглушающая тишина опустилась на залитую солнечным светом комнату. Шаги мальчика затихли в отдалении уже много минут назад, но в сознании Люциуса они снова и снова отдавались звенящим эхом. Глаза, горящие зеленым огнем. В этом огне корчилась жажда, ужас и… печаль? Дикое юное создание, лишь на мгновение пойманное и стремительно умчавшееся прочь. читать дальшеПравая ладонь Люциуса сжалась, будто стремясь сокрушить в кулаке воспоминание об этом лице – таком теплом, таком нежном… Пальцы все еще покалывало от горячего дыхания ребенка, как будто из его рта выходил не воздух, а ядовитый газ.
Он медленно осел на пол, неверяще приоткрыв рот. Прижимая к себе левую руку, хотя боль уже почти ушла. Поттер находился в гостевой спальне – Люциус все еще чувствовал его через нить заклятия слежения. Птица, которой позволено летать только в пределах своей клетки – Поттер не мог покинуть ни особняк, ни даже это его крыло без специального позволения Люциуса. Он может сколько угодно биться о стены, но пройти сквозь них – нет.
Люциус на мгновение задался вопросом, что сейчас делает Поттер в своей комнате. Плачет? Смеется? Режет вены? Выражение его глаз позволяло предположить все три варианта.
Холод каменного пола начал медленно просачиваться сквозь одежду. Мир медленно приходил в норму – комната уже не вращалась безумно, и внутренний голос Люциуса шепотом, тихим, как легкий бриз, начал искать логичное объяснение случившемуся. Люциус остался сидеть на полу, позволяя его бормотанию успокоить себя. Поттер – палочка с пером феникса. Вольдеморт – палочка с пером феникса. Поттер – врожденный дар змееуста. Вольдеморт – врожденный дар змееуста. Поттер – способность активизировать Смертный Знак. Вольдеморт – то же самое. Поттер – Становление с четырнадцати лет. Вольдеморт – Становление в пятнадцать лет. Поттер – темная тень внутри мелькает, как силуэт морского чудовища под толщей воды в морской пучине. Изумрудно-зеленой воды его глаз. Мерцающая, завораживающая тень магии столь же мощной, сколь и Темной. Глубокий омут, полный восхитительными бликами света. Страхом.
Поттер – красивый.
Прекрасный.
Чересчур прекрасный. Люциус не мог больше логически мыслить, он был истощен – тело то охватывала слабость, то сотрясала дрожь, сознание до сих пор было затуманенным – отравленным наслаждением, магией и болью. Не способным выполнить ни одно, даже самое простое заклинание. Люциус явно был не в состоянии снова встречаться с мальчиком. По крайней мере, какое-то время… и точно так же, видимо, дело обстояло и с Поттером. Он не знал, изнасиловал бы мальчика или просто убил, если бы встретил прямо сейчас. Болезненно горячая эрекция пульсировала между ног, не желая утихать.
Сжав зубы, он заставил себя подняться, слегка пошатнувшись, когда комната вокруг опять пришла в движение. Ему был необходим отдых. Люциус вызвал домашнего эльфа, чтобы убрать так и не съеденный завтрак. И ему, и Поттеру сегодня придется попоститься. Возможно, голод поможет очистить разум.
Эльф возник мгновенно, заранее сжавшись, словно в ожидании удара. Потускневшим взглядом Люциус следил, как маленькие морщинистые лапки эльфа, дрожа, вытирали стол. Когда эльф наклонился, чтобы поднять чайник, одна лапка случайно соскользнула, и тот с жалобным звоном упал на каменный пол.
Звук прогремел в ушах Люциуса, причиняя почти невыносимую боль.
- Подбери! – рявкнул он на эльфа.
Тот, парализованный страхом, не сдвинулся с места. Эта неподвижность только заставила гнев Люциуса забурлить еще неукротимее. Одним движением он швырнул поднос с завтраком в стену. Звук удара в тишине походил на оглушающий взрыв.
И снова гром в ушах – его собственное дыхание. Пятна чая и еды на стенах, столовые приборы, беспорядочной грудой валявшиеся на полу – все это тысячью ножей терзало Люциуса, вызывая тошноту. Идеальное совершенство белых стен было испорчено… Выпачкано. Уничтожено. Все уничтожено. В голове царил хаос – вспышки гнева и бессмысленных фраз. Люциус уткнулся лицом с ладони – голова раскалывалась от боли.
- Подбери это! – зашипел он.
Домашний эльф наконец нашел в себе силы пошевелиться и кинулся наводить порядок. Его щуплая спина просто умоляла об ударе, тонкие пальцы – о том, чтобы кто-нибудь сломал их. Все тело несуразного существа колотило от страха – еще бы, когда взгляд хозяина, пылающий ненавистью, сверлит спину! Эльф стремился сделать все так быстро, как это было возможно без совершения еще одной ошибки – и отчаянно торопился побыстрее исчезнуть из комнаты.
Наконец, все исчезло: пятно на стене, рассыпанные приборы, упавший чайник… Но Люциус чувствовал, что тень, накрывшая его сознание, никуда не делась – она оставалась там, несмываемым клеймом на всех его мыслях – будто бы оно было там всегда, и останется навечно. Клеймо, поставленное Поттером. Этим чертовым мальчишкой. Головная боль вспыхнула с новой силой.
Прежде, чем домашний эльф исчез, Люциус поднял руку, чтобы остановить его. Рука слегка дрожала.
- Если ты хотя бы заикнешься о случившемся, я с тебя кожу сниму. Заживо, - кажется, хриплое рычание у него получилось неплохо.
Эльф чуть снова все не выронил, а затем поспешно исчез во вспышке яркого света.
***
Изнеможение все больше охватывало Люциуса. Он рассеянно задался вопросом, что сейчас испытывает Поттер. То же самое? Измучен еще больше? Или он впитал энергию Люциуса? Да… так тоже могло быть.
Но с этим можно разобраться и позже. А сейчас ему нужен был отдых. Кровать и пустая комната. Пустая темная комната. С наглухо закрытыми окнами – чтобы скрыться от дневного света. Чтобы скрыться от света вообще.
Спотыкаясь, Люциус добрался до своей спальни, рассеянно пробормотал защитные заклинания и упал на кровать. Черные одежды разметались, как темные крылья, белые волосы рассыпались в беспорядке. Демон, рухнувший на землю, слишком усталый, чтобы снова взлететь.
От простыней веяло приятной прохладой. Прохладой и… запах дождя, осознал Люциус. Он закрыл глаза и глубоко вдохнул его. Запах дождя…
***
Люциус открыл дверь в свою комнату. Он все еще чувствовал усталость, но головная боль, казалось, ушла, да и добравшаяся до самых костей слабость тоже куда-то пропала.
Странное ощущение нахлынуло на него. Почему ему кажется, что это уже было?
Тени – слишком густые, контраст между светом и тенью – слишком резкий. Люциус ощущал каждое из своих охранных заклятий с небывалой четкостью – как будто они были нитями паутины, в центре которой стоял он сам. Невидимая в чернильной тьме, царившей в комнате, паутина вибрировала от каждой пылинки.
Странно. Ему казалось, что, когда он направлялся сюда, было утро, но сквозь стекла окон не приникало ни единого луча света.
- Люмос! – мягким шепотом, и пламя в камине немедленно взметнулось в ало-черном танце, освещая стены.
Именно в этот момент Люциус заметил бледную фигуру, расположившуюся у него на кровати – томно вытянувшуюся, сияющую обнаженным плечами. Роскошные простыни были натянуты повыше, чтобы прикрыть высокую грудь идеальной формы – жест, демонстрирующий стыдливость, которой, как знал Люциус, не было и в помине.
Хозяйка и тела, и фальшивой стыдливости предположительно не должна была возвращаться до тех пор, пока не закончит все свои дела с Министерством. Однако Люциус не стал ничего спрашивать. Сегодня он и так задавал слишком много вопросов, и все ответы были неприятными. Все, что он сейчас чувствовал – это неутоленное желание, да прикосновение к коже врага, все еще греющее руку.
Он сбросил с плеч плащ и начал расстегивать ботинки.
Женщина на кровати улыбнулась.
***
Нарцисса откинулась на подушки. Люциус все еще испытывал легкое удивление. Сколько времени прошло с тех пор, когда Нарцисса покидала кружок своих обожателей ради того, чтобы удовлетворить его желания? Он ухмыльнулся. Какими же надо быть идиотами, чтобы думать, что жена одного из самых влиятельных Упивающихся Смертью поможет их честолюбивым планам? Как будто ее тщательно выверенные улыбки и заранее отрепетированные стоны обозначали хоть какую-то привязанность! Он слишком хорошо знал, что Малфои никогда не позволяли себе такого, и она не носила бы его фамилию, если бы не подчинялась этому правилу.
Люциус совсем не испытывал ревности – скорее наоборот. В конце концов, одна ее улыбка могла создавать и разрушать союзы – весьма полезное качество. Несмотря на то, что сама Нарцисса вызывала у него легкое отвращение, нельзя было не признать, что все эти годы она была весьма ценным активом.
Не говоря уже о том, что она все еще выглядела потрясающе. Все с той же самоуверенностью, что с самых первых дней брака и очаровывала, и вызывала в нем легкую брезгливость, она протянула к нему руки – ее кожа отливала золотом в свете камина. Не таким золотом, как… глаза Поттера, словно отражающие лучи солнца, с пляшущими внутри зеленоватыми искрами… открытые, уязвимые и обжигающе яркие. Гораздо более неотразимые, чем расчетливый блеск пристального взгляда Нарциссы.
Но что за совершенным оружием она была – с рассыпавшимися по плечами волосами и лукаво изогнутыми губами! Она постоянно напоминала Люциусу о том магглском оружии – как оно там называлось? «Ружье»? Да, именно так… - мертвое, до отказа наполненное светлыми пулями, и все же вызывающее ощущение пустоты под пальцами. Ее прикосновение никогда не грело. Идеальная слизеринка. Даже во время занятий любовью она не теряла контроля над собой, тщательно выбирая время для каждого стона, для малейшего движения. Нарцисса гордилась своей истинно слизеринской натурой и никогда не снисходила до чего-то столь низменного и прозаического, как обыкновенная человеческая страсть.
Какая жалость, что все ее уловки и притворство, ее игры в любовь и с любовниками не были для него тайной. Красивая и злая кукла. Совсем как Драко.
Уже через год после заключения их союза жар ее тела стал вызывающим отвращение холодом.
Однако сейчас Люциус был слишком взбудоражен. Он ненавидел себя за то, что ему требовалось утешение – за саму мысль о том, что ему может потребоваться утешение, но был слишком умен для того, чтобы закрывать глаза на свои слабости. В конце концов, худший враг человека – он сам. Нарциссе вовсе необязательно знать, что ее объятия послужат ему утешением. Удовлетворят отчаянную потребность утвердить свое господство – над чем угодно, лишь бы доказать себе, что самоконтроль еще не утерян...
…безвозвратно. Рука – его рука! - скользящая по юному лицу врага с благоговением безнадежного обожателя. Эти несовершенные, искривившиеся, восхитительные губы… такой откровенный выдох изумления в ладонь Люциуса, как будто Поттер никогда не чувствовал ничего подобного прежде. Совершенство очертаний губ Нарциссы – каждое слово, каждый вздох, каждое движение языка, рассчитанное и продуманное заранее - не выдерживало с ним никакого сравнения.
Но, во всяком случае, сейчас она была рядом. Под рукой. Всецело готовая к подчинению и даже не думающая о том, чтобы оказать сопротивление или попробовать взять над ним верх. Способная утихомирить его возбуждение, дрожь в руках и отогнать воспоминания о прикосновении ребенка – прикосновении, полном магии и простого человеческого желания. Она – кукла, чье тело послужит бесстрастными ножнами, в которых можно утопить свое напряжение. Вытянуть из нее что-то живое – заставить ее кричать, вновь и вновь признавать ничтожество – сохраняя свой разум ясным и холодным. Лишь чуть-чуть усмехаясь под вновь надетой маской. Наблюдая за волнами страсти с недоступного утеса, не позволяя себе утонуть в них. Исцеляясь… изгоняя эти проклятые воспоминания о жаре юного, дрожащего тела…
О да, ему необходимо было утешение. Простыни зашелестели вокруг Нарциссы, когда она скользнула поближе к нему – текучее движение мерцающего змеиного тела. Запрокинув ее голову и услышав тихий горловой смех, Люциус наконец-то отогнал подальше презрение к себе и к своему телу, которое упорно отказывалось забывать простое прикосновение какого-то мальчишки. Человек должен прежде всего победить самого себя…
Глаза Нарциссы были пусты. Их насыщенный синий цвет был фальшивкой – Люциус чувствовал несложное заклинание, делавшее их такими. Обманное заклинание, с внезапным беспокойством подумал он. Тысячи, миллионы слоев фальши, чтобы скрыть от других – и забыть самой – свою истинную суть…
***
С напускной снисходительностью позволяя Нарциссе обнять себя, Люциус внезапно почувствовал, что что-то изменилось. Руки, обвившиеся вокруг него, стали другими – тоньше, костлявей… меньше. Тело, прижимавшееся к нему, тоже уменьшилось. Исчезла роскошная мягкость женской плоти. Вместо этого он чувствовал чуть выпирающие ребра и суматошное сердцебиение напротив его собственного сердца. Люциус схватил изменившуюся Нарциссу за запястья, внезапно оказавшиеся непривычно тонкими. Тонкими, юными… хрупкими…
Хрупкими.
Поттер.
Люциус каким-то образом понял это еще до того, как открыл глаза. Вглядевшись в мерцающий зеленый, вспыхивающий в глубоком полумраке комнаты, Люциус понял, что это был сон. Дежа-вю, необычная яркость цветов, возросшая чувствительность к потокам магии… да, теперь все обретало смысл. Люциусу просто снилось, что он занимается любовью с женой.
И затем его жена превратилась в Гарри Поттера.
Этот ребенок пробрался даже в его сны. Наверное, Люциус сошел с ума. Окончательно и бесповоротно. Но что делать, если даже у его разума хватило глупости подсунуть ему источник проблемы вместо ее решения?
Он проследил пальцем тонкие синеватые вены на детском запястье; ногти все глубже погружались в нежную кожу. Почти рассекая ее, оставляя четкие следы полумесяцев, быстро темнеющих от приливающей крови. Поттер-видение вздрогнул (очень реалистично, подумал Люциус) и отвел взгляд. Вялый, будто все еще под действием успокаивающего заклятия – всего лишь марионетка в странном мире этого сна. Раскрасневшееся лицо, темный ореол мягких волос – все молило о прикосновении. Уязвимый.
Люциус смотрел на распростершуюся под ним жертву. Он знал, что наслаждаться подобными фантазиями, словно немощный старик, было глупо. Но что это была за фантазия!
Тело Поттера сияло в свете гаснущего камина – стоило только теням начать свой танец, перекрещиваясь на бледных бедрах мальчика, как неуклюжие ноги подростка внезапно становились изящными,. Хрупкая грудь мерцала красным и золотым – как дрожащая чаша из прозрачного стекла, до краев наполненная кровью и огненным вином. Чаша, которую так легко уничтожить. Разбить. И выплеснуть маленький взрыв со вкусом жара и специй.
Рука Люциуса коснулась этой груди с необъяснимой нежностью – с тем же самым трепетом и мягкостью, как и раньше, когда он был под действием Смертного Знака… Почему он был нежен? Это тело было создано для насилия, просто умоляло о нем. Не применять насилие было почти преступлением – единственным смягчающим обстоятельством было то, что он не хотел причинять вред своей же добыче…
Но это лишь сон. Ты можешь делать все, что угодно, Люциус.
Всего лишь сон.
Он обхватил ладонями пульсирующее горло и мягко сжал его. Зеленые глаза снова метнулись навстречу его взгляду, наполняясь осознанием неминуемой участи.
Люциус не мог сдержать улыбку.
Я могу задушить тебя сейчас, прекрасное дитя. Незваным явившееся в мои владения, незваным же вторгшееся в мои сны. Ты… не сможешь… победить… меня.
Он снова сдавил горло мальчика, уже сильнее.
Я.
Сильнее.
Не.
Сильнее (приглушенный всхлип, дрожь обнаженного тела).
Хочу.
Сильнее (детские руки беспомощно скользят по груди, царапая ее, слабея).
Тебя.
Тело под ним обмякло. Руки скользнули с груди, оставив на ней горящие царапины. Темная голова откинулась назад; зеленые глаза начали стекленеть.
Люциус почувствовал, как внутри поднимается жар – острый нож жажды, горя, удовлетворения… Боли. Ты не сможешь победить меня.
И разжав руки на горле Поттера, Люциус наклонился, требуя поцелуя.
Рот мальчика раскрылся, словно пылающий бутон - задыхаясь от того, что можно дышать снова, жадно впитывая дыхание Люциуса. Хрупкое тело опять прижалось к нему – теперь уже вспотевшее от напряжения, пульсирующее жаром агонии, умирающее, и только дыхание мучителя возвращало его к жизни. Жгучий рот отчаянно требовал все, что мог дать ему Люциус - втягивая в себя и его язык, и дыхание. Пожирая его.
Это лишь сон, Люциус.
Всего лишь сон.
Внутри него разгорался пожар – и Люциус больше не мог определить, исходило ли тепло, которое он чувствовал, от него или от мальчика; пульсировала ли чаша с вином-кровью – тело Поттера у него в руках – или это его собственный пульс оглушительно шумел в ушах. Исчез и недоступный утес, и ледяная маска, и равнодушие.
Вместо этого волны становились все выше – волны темно-красного наслаждения, грозящие поглотить без остатка. Так, как поглощал его сейчас рот врага. Языки сплетались в полубезумном танце-схватке, отчаянно, со слепой жаждой новорожденного, почти сливаясь в одно целое… тело, которое то отталкивало его, то снова прижималось, обвиваясь вокруг, горячее, дрожащее от напряжения… уступчивое и непокорное, воинственное и умиротворяющее. Зеленые глаза, казалось, пылали смехом и болью, кричали об этом – но сам мальчик не издавал не звука, позволяя непроизнесенному вслух потоку слов изливаться в рот Люциуса вместе с горячим дыханием, еще сильнее раздувая бушующий внутри пожар. Отчаянные, бессвязные слова, просящие о жизни, требующие большего, умоляющие… Умоляющие.
Тело и милосердное, и жестокое. Такое бледное, такое пылающее, корчащееся под ним в горячке нетерпения.
Невинный змей-искуситель.
Волны давно сбросили Люциуса с утеса, и пламя внутри бушевало все сильнее. Люциус почувствовал, как тоненькие усики магии щекоткой пронизывают позвоночник, смелея одновременно с приближающимся оргазмом. Детская рука опять ласкала Смертный Знак, но каким-то образом Люциус знал, что причина была не в этом. Волшебство усиливалось даже тогда, когда два тела на кровати прижимались друг к другу чуть сильнее, когда движения становились все беспорядочнее и отчаяннее.
Когда волна наслаждения накрыла их, Люциус сделал невозможное, немыслимое.
Он поцеловал шрам Поттера.
Магия вокруг вспыхнула с удвоенной, удесятеренной силой. Мальчик дернулся, заходясь в беззвучном крике – крике облегчения и освобождения, сжимая руки. Что-то Темное поднялось в его теле – что-то мощное и сверкающее, невидимое, но полное ощутимого жара. Густая тень с отчетливым привкусом Темной магии – с запахом свежей крови, пьянящим, как лучшие духи, разлившимся в воздухе одновременно с оргазмом Поттера. Окружившим Люциуса со всех сторон, поглощая его… его собственный оргазм скрутил тело дрожью, и бледное, горящее румянцем лицо мальчика повернулось, чтобы вновь найти его рот. Люциус почувствовал, что поток магии ослабевает, но аромат крови никуда не ушел, окутывая их пушистым облаком – почти ощутимая мягкость пульсирующих вокруг рубиновых пятен.
Аромат растерзанных роз с лепестками из капель крови. Тысячи прекрасных ран.
Красные лепестки.
Черные волосы.
Зеленые глаза.
Горячая рука мальчика легла на его спину, слегка поглаживая, словно желая утешить. Странная, удивительная ласка – а ведь это враг, которого он едва не убил.
Тонкая шея, вся в кровоподтеках – он прижался к ней, вдыхая исчезающий аромат розы. Это был всего лишь сон, но сквозь дымку наслаждения Люциус начал осознавать, какую ошибку он совершил.
Даже во сне Поттер взял над ним верх.
Он проиграл Поттеру. Его тело сдалось, точно так же, как и разум. Ты не можешь меня победить… кажется, так он сказал? Ну и дурак. Когда я говорил это, он уже меня победил.
Мягкие прикосновения успокаивали, спокойное дыхание чуть шевелило влажные от пота волосы Люциуса. В конце концов, что будет, если он позволит себя утешить? Даже если это произойдет в объятиях его мучителя. Мучитель, в стране грез больше преуспевший в своем занятии, чем сам Малфой – в реальной жизни.
Это лишь сон, Люциус.
Всего лишь сон.
***